Попытка реализации кинопроекта «по реальной истории» у шведско-норвежского коллектива, в который сделаны вкрапления английского рода (роль Руперта Грина), могла бы показаться удачной во всех отношениях – пробалансировавшей между антивоенной агиткой, натуралистическим зрелищем, морализаторской филиппикой – если бы не ее исключительная сглаженность, сказочность и «картинность», мешающая восприятию этого именно как чего-то настоящего, а не выдуманного: больше по ощущению это похоже на испанско-литовскую картину «Молчание в снегу» Херардо Эрреро, много чего взявшую от батальных сцен предыдущих эпох;все в фильме способствует аллегорическому восприятию: действие происходит в заснеженных горах норвегии, где подбит английский самолет и разбивается немецкий, символизируя и «ничейность» земли, и «ничейность времени», в котором оказываются герои, когда власть и «право сильного» могут переходить от немцев к англичанам и совершенно свободно обратно, пока режиссер наконец-то не решает сказать, что, баста, не имеет это смысла; совершенно абсурдное деление домика, в котором оказываются англичане и немцы на две территории, при котором «кухня» оказывается на одной территории, а печка – практически на другой; разговоры об одержимости властью, совмещаемые с рассказами о личной жизни каждого, что становится знаком тотального перетекания интимного в политическое и так далее.

Как кажется, картина снималась из расчета, что тот, кому нравятся исторические фильмы – пойдет на него, кто комедии – пойдет на него, кто драмы – тоже окажется в этой же компании, поэтому сюжет и балансирует между смешным, нервенным, напряженным и расслабленным; параллельно осуществляется тотальная мифологизация и окрашивание всех событий в глубоко лирические тона: война есть уже миф, потихоньку порастающий быльём, с которым нужно примириться, как примиряемся мы с различиями, в конце концов, после долгого и мучительного сопротивления, принимая их; именно так происходит со взаимодействием персонажей, построенном на штампах и стереотипах восприятия представителями разных наций друг друга, отчего местами подташнивало, но что было хотя бы не настолько «плакатным», чтобы совсем уж быть невыносимым.

Регулярное посещение мест, отведенных под туалет, свежевание зайца, попытка согреться, развалив при этом общий домик – и этот самый домик, подпираемый одним ненадежным столбиком: всё говорит об одном – «ребята, давайте жить дружно!»